Илмарт А-Ранси

“Карта была приятная — чёткая, яркая, выполненная на дорогом пергаменте. Водить по ней пальцем было одно удовольствие, и именно поэтому Этрэн так и делал, хотя особой нужды в этом не было: путь ему был прекрасно знаком, да и не он занимался навигацией. Однако ж время трапезы нужно было чем-то занять, поэтому он и занял, с большим удовольствием разглядывая тщательно прорисованный берег, любовно выведенные каллиграфические названия и чёткие, радующие глаз, отметки”

“Что касается Илмарта, он зарисовывал в своём блокнотике контуры берега и выглядел вполне довольным и умиротворённым”

“Марианец стабильно игнорировал разговор, постоянно щурил глаза, вглядываясь в разные стороны — врагов, что ли, высматривает? — что-то чиркал в своём блокноте и время от времени врывался в диалог с угрюмым:
— А направо что? Река? А сколько ходу до неё?
В обед — поедали сухпаёк у костра — Олив рискнула заглянуть в его блокнот и поняла причину интереса.
— Карта? — заинтересовалась она, с удивлением отмечая, насколько близко к реальности легли на бумагу ориентиры, которые она бегло обозначала, отмахивая руками весьма приблизительное направление”

“Маленькая квартирка была сплошь забросана набросками и писчими принадлежностями. В дни вдохновенной работы над рисованием карт Илмарт забывал обо всём на свете, полностью погружаясь в священнодействие. Вот и сейчас, запустив Дерека и неопределённым взмахом руки обозначив, что чай можно получить у хозяйки внизу, он, выхватив из кучи хлама перо, погрузился в прорисовку очередного притока Кантаэнь — того, к слову, мимо которого они не проходили. Именно этим и был вызван мощный беспорядок вокруг: нанеся на карту всё, что успел обозначить в своих походных заметках, Илмарт с азартом принялся заполнять «белые» места, основываясь на картах и книгах, которые были у него дома. Для этой части он использовал другой цвет чернил, чтобы обозначить, что работа ведётся с чужих слов.
Полную карту Северной Анджелии ему составить не удалось, но вот окрестности Эрмиды и Сальи легли на бумагу вполне уверенно”

“Дерек же с восторгом принялся разглядывать всевозможные карты, которые его окружали со всех сторон. Часть из них была нарисована самим Илмартом, часть куплена. Здесь было всё на свете: города и порты, моря и острова, страны и дороги, горные хребты и пещеры! Весь следующий час Дерек с наслаждением изучал контуры родной Даркии, переулки Кармидера, проливы Островного моря и многое-многое другое.
Наконец, развернув очередную карту — явно илмартовской работы — он замер от недоумения.
Этот горный хребет он мог бы и сам воспроизвести по памяти, столько раз они разглядывали его с Грэхардом. Мурийские горы — когда-то территория Мариана, ныне граница, у которой остановились ньонские завоевания.
Вот только на тех вариантах, которые видел Дерек, плотно заполнена рисунком была нижняя, южная часть: территории, уже покорившиеся Ньону. А на этой, которую он сейчас держал в руках, в деталях было нарисовано всё то, что было расположено на севере, с марианской стороны гор.
Защитные форты и черточки перевалов, источники питьевой воды и дороги, тайные тропы и сети коварных ущелий…”

“— Их можно будет печатать, если использовать силуэты без детализации! — горячилась Руби.
— Да там всё смажется в одно пятно! — в нетипичной для него манере взволнованно возражал Илмарт.
— Печатный вариант можно было бы поставить на поток, — незамедлительно включился в спор Райтэн, который увидел в идее очень выгодное предприятие.
— Это баловство, а не искусство! — по-настоящему возмутился Илмарт, который очень высоко ценил картографию и считал отпечатанные карты жалкой подделкой, недостойной внимания знатоков.
— Пусть не искусство, зато для людей! — не отступала Руби.
Илмарт покрылся некрасивыми красными пятнами от возмущения — к его рыжей шевелюре это ужасно не шло. Райтэн разглядывал это зрелище с большим удивлением: он впервые видел обычно невозмутимого Илмарта настолько задетым за живое”

“По правую руку от неё в углу сидел Илмарт, занятый очередной картой. Его место стратегически было не таким выгодным, как место Олив: дверь располагалась от него справа, и он контролировал её боковым зрением. Илмарт избрал такое положение потому, что в самый угол ему удалось приткнуть стеллаж, на котором он разместил всю прорву инструментов, необходимых ему для тонкой работы”

“Ему очень нравилось, как Руби работает с оформлением карт. Сперва он, по правде, переживал: ему несомненно казалось, что любые рисунки только испортят его труд. Однако быстро выяснилось, что с Руби они сработались, и теперь он получал море удовольствие от творческого сотрудничества.
Дело в том, что Илмарт относился к картографии необычайно серьёзно. Для него каждая карта была живой, дышащей, обладающей своим неповторимым характером. Перед началом работы он всегда воображал её — как если она бы была человеком — и потом пытался отразить этот пойманным им характер в каждой мелочи. Каждая нанесённая им черта дышала этим характером. От карты к карте менялся его почерк, толщина линий, тип штриховки, острота углов и десятки других нюансов, которые не были заметны непрофессионалу, но отличали карты Илмарта от любых других.
Руби умела чувствовать карту. Она с несомненной ясностью улавливала тот характер, который зарождался под пером Илмарта, и умело дополняла его иллюстрациями — заставляя карту ожить. Ему виделось в её работе какое-то волшебство; она не только не портила его задумку — она одухотворяла её внутренним движением чувства”

“Она сидела на своём месте и увлечённо вырисовывала рыб на давешней карте.
И Илмарту казалось, что каждый её мазок проходится прямо по его сердцу, причиняя боль и дискомфорт, — от того он и не мог найти себе покоя.
Мысль о том, что интриганка, заманившая в ловушку его друга, сидит и рисует на его карте — на его карте! — заставляла кровь кипеть от бешенства. Ему хотелось встать и выдернуть карту из её рук. Самым жёстким растворителем стереть всё, что она успела там повывести. Стереть сам след её существования в этом кабинете.
Кровь билась ему в виски: он не мог нанести на своей текущей работе ни одной черты. Постоянно воображая перед мысленным взором, что и эта карта окажется в мерзких руках обманщицы, он мысленно корчился и страдал”

“Он чувствовал себя загнанным в ловушку: его страсть к картам требовала от него закрыть глаза на лживость Руби и работать с нею дальше, но эта же страсть не позволяла ему разделить творчество такого уровня с женщиной, которую он презирал. Он осознавал этот внутренний конфликт, видел, что он не имеет решения, и совершенно не знал, что теперь с ним делать”

“Это не было странно — везде, где Илмарт жил или работал, рано или поздно заводились карты, и везде, где они уже завелись, их вскоре становилось всё больше и больше. Руби подошла к столу потому, что карту узнала — это была одна из тех, над которой они работали вместе, Руби хорошо её помнила, как помнила и вообще любую их карту — для неё они и впрямь отличались характерами.
Ныне эта карта выглядела ужасно: вся в неровных пятнах, потёртая, изгвазденная не пойми-чем. Руби потрясённо сморгнула, ужасаясь этому кощунству — как если бы перед нею был смертельно избитый человек.
Ей потребовалось несколько секунд, чтобы осознать, что с карты тщательно удалены все её рисунки — где-то стёрты, где-то размыты, где-то почти срезаны. Толстый качественный пергамент позволял работать слоями, но, конечно, не был рассчитан на такое варварство — места, на которых ранее располагались рисунки, некрасиво, болезненно выделялись.
Невольно вскрикнув, Руби схватилась было за карту, не чувствуя, что по щекам текут слёзы, — так мучительно оказалось видеть этот почти живой в её глазах объект… искалеченным.
Не веря глазам, она провела по карте пальцами. Стёртые места мерзко кололи кожу.
Руби задрожала; прижала ладонь ко рту, сдерживая рыдания.
Она с несомненной ясностью осознала, почему он так поступил.
Она прекрасно представляла себе, что и ему искалеченная карта принесла столько же боли, сколько и ей, — и вообразила, насколько же отвратительны были ему её рисунки, если он своими руками сотворил такое надругательство над собственным созданием”